Зима со снегопадами и холодом в Донбасс пришла только под конец февраля. Я смотрел на укрытые белым покрывалом, скрывающим воронки и мины, родные пейзажи. Израненная степь, пропитанная кровью солдат, мирно нежилась в лучах февральского солнца. А в это время из головы не выходила одна мысль: «Слишком ясная погода, ни облачка на небе — идеальные условия для работы операторов БПЛА». Вторил этой мысли и дрондетектор, на дисплее которого то и дело возникали пугающие три буквы «FPV». Хоть мы и ехали туда, где, по идее, уже должно быть безопасно, но все же из головы не выходили новости о погибших или раненых журналистах на том или ином участке фронта. Обычно после этого выезды на передовую прикрывают всем, поэтому не хотелось становиться причиной запретов для коллег.

За несколько месяцев, что даже в масштабах СВО – небольшой срок, Угледар успел стать глубоким тылом. Вместе с этим ушло и упоминание населенного пункта из новостных лент и каналов в социальных сетях. Больше не слышны взрывы от «прилетов», «выходы» гремят где-то вдалеке, и только пищащий дрондетектор напоминает своими сигналами, что нужно оставаться начеку.

Хоть Угледар теперь и вдали от линии боевого соприкосновения, все же по настоянию сопровождающих надели бронежилеты и каски в селе Никольское. К ремням на бронежилетах прицепили «Булаты» и «Набаты», без которых ни одна поездка даже к бывшей линии фронта не обходится, и двинули в сторону сожженного города на горизонте.

Еще на подъезде к Никольскому показался винт ствол одной из самых молодых шахт Донбасса - «Южнодонбасская №1». Ее лучшие времена остались в прошлом, хотя в полной мере показать себя она так и не успела. Всего в начале 70-х она была запущена в эксплуатацию, а уже в 20-х уже 21-го века ее фактически не стало. Это было градообразующее предприятие, оно ушло в историю вместе с городом.

По крайней мере такое впечатление возникает, пока едешь по условным дорогам Угледара. За окном – пейзаж типичного города, прошедшего через боевые действия: выгоревшие здания без окон, осыпавшиеся подъезды, поржавевшие остовы западной и советской военной техники, могилы местных жителей на клумбах под самими окнами некогда жилых домов. Периодически приходится объезжать огромные воронки.

Сложно представить, как можно было выжить в этом аду. И все же нашлись те, кто вытащил счастливый билет. Счастливый ли он, если пришлось похоронить сына и остаться одной на старости лет? Впрочем, здесь о таких вещах вслух не принято говорить.

Припарковались у безликого разрушенного здания. Только надпись «Убежище. Люди» на входе говорит о том, что здесь могут быть выжившие. Отодвинув одеяло с прохода, на свет вышла пожилая женщина. В этом помещении она живет с апреля 2022 года. До этого старушка работала здесь сторожем, а после перебралась насовсем, так как жить больше было негде. Она стала помогать заносить продукты внутрь, заодно провела экскурсию по своему жилищу. На стенах еще видны остатки украинской власти, вроде нарисованного сине-желтого герба и прочих символов. Уцелевших комнат осталось немного. За одним поворотом через пленку видно помещение, превращенное в гору битого кирпича, а напротив — склад для гуманитарной помощи. Света здесь нет, как и прочих благ цивилизации. Поэтому передвигаться приходится практически наощупь.

Прознав о гуманитарном грузе, местные жители стягивались к этому неприметному зданию. Кто с тележками, кто на велосипеде, а кто и с детскими колясками в качестве переноски грузов проходил мимо лающей своры собак, оккупировавшей окрестности. Дворняг здесь действительно много. Словно сбежались со всего города в одну точку. Злые, на чужих реагируют плохо, но тут же оттаивают, стоит незнакомцу погладить по шее или почесать за ухом. А если дать чего вкусного, есть вероятность стать объектом внимания всей стаи.

— Мир пришел, спокойнее стало, — общался местный мужчина с коллегами.

Выжившего угледарца зовут Антон. Здесь живет с 5 лет. Считай, коренной. Его отцу шахтеру выдали квартиру, и все семейство перебралось поближе к месту работы кормильца. К пункту выдачи гуманитарной помощи Антон прикатил детскую коляску, чем привлек мое внимание. Ребенка внутри не оказалось, что должно было быть ожидаемым, так как детей украинские власти вывезли задолго до отступления из города. Но в зоне боевых действий всякое доводится увидеть, даже маленьких детей.

— Было страшно. Когда ложишься спать, то ты заснуть не можешь, потому что и земля трясется, и стены домов, и все-все-все. Постоянно со всех сторон летят прилеты: и мелкашка, и большие какие-то снаряды. Вечером пришел с «Вектора», лег спать. Вроде была тишина. И под подъезд лег снаряд. У меня вылетело все. Стреляли отовсюду. Вспышки-вспышки-вспышки.

Постепенно людей становилось все больше. Складывалось впечатление, что весь город был здесь. Остановилась еще одна женщина. Стали доставать ее расспросами.

— Как вы жили тут?

— С 2022-го? Если честно, то ховайся. Вообще, живу туда ниже, но сейчас в подвале возле «АТБ» вместе с сестрой. Как только тихо, я за баклажки и вперед. Надо и чистой, и грязной воды принести, потому что у меня там сын жил, пока не умер. Бывает, идешь вот так с гуманитаркой и читаешь «Отче наш», и как-то даже полегче становится. И бегом-бегом-бегом в подвал. По субботам и воскресеньям было более или менее. Гуманитарку, конечно, давали. Русские зашли, они молодцы, нам помогали. Администрация тоже помогает. Всегда солдатики спрашивают, все ли у нас есть, — рассказывала Таисия Ивановна, пока толкала коляску к складу с помощью.

Многие местные говорят, что порой только вера и помогала спастись в кромешном хаосе боевых действий. Хотя и в церкви ходить было невозможно, так как храм был уничтожен в ходе боев, но все же каждый молился по-своему и верил, что наступит мир, а вместе с ним появится возможность пойти на церковную службу.

Все стали спускаться в подвал, который был освещен тусклыми маленькими лампочками. Зажгли свечи и поставили на стол рядом с уцелевшей иконой. В центре едва освещенной комнаты собрались военные священники и начали службу. Сразу за ними стояли уцелевшие мужчины и женщины. Кто-то наизусть читал молитвы, кто-то молча стоял.

Среди собравшихся заметил «хозяйку» помещения. Женщина-сторож держала на руках маленькую собачонку. Животное было укутано в теплый меховой платок. И все же согреться не могла. Собака тряслась и своими двумя черными точками пыталась разглядеть хоть кого-то в темноте. Говорят, что животные похожи на своих хозяев. В тот момент мне казалось, что собачка передавала состояние всех, кто прошел через бои за Угледар.

После темного подвала глазам нужно какое-то время, чтобы вновь привыкнуть к дневному свету. Пока мы копошились в подземелье, солнце разошлось по полной. Стало настолько тепло, что еще сильнее захотелось снять с себя бронежилет, от которого спина уже успела устать. Пока шел по улицам Угледара, подумал, что наступать на снег здесь крайне опасно. Под ним может лежать чего неприятного, но после мне попались следы, по которым в итоге и прошел несколько дворов.

Здесь встретился еще один мирный житель, который внешне очень походил на монаха или хрестоматийного мудрого старца, словно с картинки сошел. Все из-за его длинной бороды. Судя по тележке, шел он за помощью. Мужчина оказался дончанином. Приехал перед самым началом СВО в Угледар за украинской пенсией, так и застрял на вражеской стороне фронта.

— Хотел вернуться, а выезда уже никакого не было. Вот так до сих пор и выезжаю в Донецк, уже четвертый год.

ВСУшники не творили того же, что в Селидово, но все же украинские военные понимали, что находятся среди чужого для них населения.

— Стрелять не стреляли, но волком смотрели. Они нас «ждунами» называли. Понимали, что за своих их не считаем. Вот мы своих и дождались, — мужчина стал показывать в разные стороны, подразумевая российских солдат.

Выехать из зоны боевых действий ему все-таки предлагали, но на западную Украину, которую старик называет «западенщина». Отказался. Не захотел на иждивении оставаться. Предпочел провести несколько лет на войне и ждать прихода своей армии.

Дальше идти не стал. Там людей уж точно не было. Ни шума работы генераторов, ни бродячих собак, прибивающихся к солдатам и мирняку, ни прочих признаков нахождения человека. А дырявых домов и в Донецке хватает. Поэтому вместе со стариком пошел в точку сбора всех угледарцев.

- Эх, все хорошо, но сейчас бы сигаретку и бутылку шнапса, — пошутил старичок в компании военных священников. Всех это позабавило. Смех разлетелся по округе. Навряд ли такая сцена могла бы здесь произойти еще прошлой осенью.