Меж разбитых домов с граффити на торцах по небольшому скверу шла женщина с тележкой. Тащила бутыли с питьевой водой. Подошла к зданию, которое с виду казалось нежилым: окна забиты ДВП, вместо двери еще один лист из спрессованных опилок, часть постройки отсутствовала вовсе. Женщина подтащила ко входу тележку, а затем нажала на звонок. Дверь открылась, и оттуда послышались голоса. Перед входом сидел мужчина с пластырем на шее. Он поздоровался с незнакомцами - то есть с нами - и все вместе мы вошли внутрь.

Внешний вид зданий оказался полной противоположностью происходящего внутри. Здесь было тепло, горел свет и вкусно пахло обедом. Несколько беженцев как раз трапезничали, сидя за столом в конце помещения. Гречка с тушенкой, черный чай и печенье — обычная еда где-то в окопе, но и здесь этот набор выглядел очень даже аппетитно. Во всяком случае для людей, бежавших из зоны боевых действий, это лучше холодного подвала, где выживать получалось за счет консервации.

Вдоль стен стояли раскладушки с постельным бельем – одеялами и подушками. Все – чистое и ухоженное. На части кроватей лежали маломобильные старушки, которым, чтобы подняться, нужна помощь волонтеров. Добровольцы здесь как воспитатели в детском саду. К ним подходят, чтобы спросить совета, помощи или банальной поддержки, узнать информацию о документах или медикаментах, справиться по поводу будущего.

В дверном проеме показалась новая группа беженцев. Четверо пожилых людей в потрепанной одежде и с пустым взглядом завалились внутрь. За старшую у них была бойкая женщина, которая взяла шефство над своими попутчиками.

— А здесь и покормят? — спросила она после того, как первой прошла регистрацию в пункте временного размещения. Следом за ней подошел самый молодой из них – мужчина лет 50-ти. Он протянул синего цвета паспорт с трезубцем на обложке.

Все четверо самостоятельно выбирались из села Шевченко. На каком-то участке их пути им повстречались военные, которые и доставили их в ПВР в Авдеевке.

— Разумеется. Вы пока проходите регистрацию, а я вам кофе принесу, — сказал волонтер.

— Мне можно чай?

— А я буду кохфе, — прошипел пожилой мужчина, который до этого не проронил и слова, а лишь сидел смирно, уставившись в пол.

— Все, сейчас вам принесу напитки. А вы пока грейтесь.

У каждого в этом помещении был такой момент, когда пришло осознание, что опасность осталась где-то там, в десятках километров отсюда, и теперь можно расслабиться, ведь тяжелейший путь завершен. И закончился он счастливо.

Один из таких беженцев – Александр из села Зеленое. Это тот мужчина, который встретился на входе. Вблизи разглядел, что пластырей на шее у него несколько. Выбраться из села Зеленое ему с супругой удалось только после того, как населенный пункт освободили российские военные. 10 километров пешком они прошли до Селидово, где их встретили бойцы и доставили в тыл.

— Начали выходить в 4 часа утра 28 января. Шли по асфальту. Нас атаковали дроны. Отдыхали по пути, но дошли. 10 километров. Ребята, спасибо им огромное, дай им Бог здоровья, российским солдатикам. Помогали они нам, вещи наши несли, сопровождали. Потом мы прибыли на окраину Селидово, они нас посадили в машину, довезли до церкви, на ночь уложили, покормили, а утром организовали выезд в ПВР, — вспомнил Александр.

Пока мы общаемся, супруга Александра сидела на раскладушке и, едва сдерживая слезы, слушала, как ее муж вспоминает события последних нескольких дней.

— Вопрос стоял: жизнь или смерть. Умереть могли ежедневно по три-четыре раза. С 31 декабря все началось. Мы вечером перебрались в подвал и до 28 января просидели там. Мы приняли решение с женой выбираться, потому что последним пристанищем остался только подвал. Прилетела «Баба-яга», мины скинула. Все завалило. Естественно, это делали все украинские военные, ВСУ.

Оказалось, что это не первый контакт Александра с войной. Ему уже приходилось спасать своих близких из зоны боевых действий в 1992 году в Приднестровье.

— Второй раз на грабли наступил. В 1992-ом году в Тирасполе под пулями вывозил семью и отправил их в Хабаровск. Я принял должность в Хабаровске, а в этот момент в Приднестровье началась война. Моя семья там находилась, я за ними и поехал.

В какой-то момент он прервался, чтобы задать вопрос.

— А хотите, покажу вам свои документы?

Из кармана штанов Александр достал российский паспорт, раскрыл его на первых страницах и показал свой портрет, на котором ему было 45 лет. Пока показывал паспорт, все время повторял, что гордится этим документом и не отказывался от него.

— У нас трое сыновей. Младшему было плохо в Хабаровске, а когда приезжали сюда в Донбасс, так ему здесь легчало. Я мог бы еще 5 лет служить в Хабаровске, я старший прапорщик, связистом был, но сыну там плохо было. Решили перебраться в родные края. Поэтому решили в Зеленое перебраться из Хабаровска ради сына. В 2000-м я уволился из вооруженных сил, оформил пенсию в Ростовской области, и так мы жили в Донбассе всю оставшуюся жизнь. Каждые три месяца выезжал на территорию России, потом получил вид на жительство, паспорт поменял в 45 лет. Так я в Зеленянке сельское хозяйство поднимал, коров держал, дети росли. Паспорт я свой никому не показывал, на меня косо смотрели, ведь это село, все знали. Ну фашизм самый натуральный.

На соседней кушетке еще один беженец нежно гладил рыже-белую кошку. Мужчина ласково водил ладонью по голове с таким трепетом, словно боялся потерять самое дорогое, что у него осталось. Такое могло произойти в их родном доме, а потом и по пути из зоны боевых действий, но все обошлось. Кошка Алиса проделала непростой путь вместе с хозяевами — под обстрелом дронов выбирались из Селидово.

— Когда наши ребята зашли, то они все говорили, что Селидово осталось целым. Его не бомбили, а теперь город ровняют с землей. Звонила своему брату, ему дом сожгли еще в ноябре. Они перебрались в соседний дом, а украинцы продолжают снова и снова бить по его дому. Что им там нужно всем? Там уже ничего не осталось. А брат там остается, не хочет уезжать. Мы тоже не хотели, но стало невыносимо жить под дронами. Мы жили и каждый день надеялись, что будет лучше, тише. А они с каждым днем все сильнее и сильнее начинали бомбить. Эти дроны, минометы. Из подъезда не выйдешь, мы стояли под козырьком, чтобы беспилотник нас не заметил. Но мы все равно надеялись, что будет лучше, а потом 20 января к нам прилетело в дом. После Крещения, после такого праздника. Но они же его не празднуют. Прилетело и все разнесло нам. С Божьей помощью сбереглись.

Этот эпизод беженка из Селидово запомнит на всю жизнь. До сих пор она не может прийти в себя. Из-за пережитого стресса даже начала немного заикаться.

— Через дорогу прилетело, громко сильно, дом трухануло. Еще раз. Проходит три-четыре секунды – еще взрыв. Естественно, вся жизнь перед глазами. Все начало лететь, а мы стоим и смотрим друг на друга с мужем. Это уже в наш дом был прилет. Я посмотрела в окно, а там лавина: шифер, доски, кирпичи – все летит. Туман, просто туман. Весь квартал был в пыли. Люди не поняли, что это было. Просто пыль. Мы только через 10 минут вышли из дома и увидели, что было два прилета в первый подъезд. Они нас прошили.

Впервые за долгое время женщина смогла немного поспать только в ПВР. Этот эпизод до сих пор не дает ей покоя, как и время, когда в Селидово находились украинские боевики. Местные старались с ними не контактировать, но когда такие эпизоды случались, то заканчивались они в лучшем случае словесной перепалкой.

Пока женщина вновь переживала те травмирующие события, военные священники собрались у стяга с ликом Христа помолиться и призывали всех беженцев присоединиться к ним. Только в этот момент в помещении словно стало спокойнее. Не было больше гнетущих воспоминаний, тревоги или несчастья. Все это осталось там на линии фронта, а в поврежденном здании ПВР было умиротворенно. После общей молитвы священники раздавали крестики. Александр вместе с женой помогали друг другу завязать на шее черные шнурки, на которых болтались свежеосвященные крестики. А в это время на большом плазменном телевизоре шли сюжеты, где репортеры рассказывали о проходящих боях там, откуда каждый из присутствующих чудом смог спастись.